Читать интересную книгу История моей жизни. К истории рода Снятиновских. Жизнь и смерть свщнмч. Константина Переславского (Снятиновского). Три божьих чуда в моей жизни - Лидия Снятиновская

Встретили меня очень приветливо, помогли мне устроиться у каких-то хозяев с питанием. Через пару месяцев я перешла жить к другой хозяйке. Если первых хозяев я совершенно не помню, то вторую хозяйку помню по-доброму. Помню чистую избу, освещенную солнышком, приветливую женщину средних лет, которая ждет моего прихода из школы с обедом.

В классе мы проходили первые страницы букваря. «Мама мыла раму». С одним учеником была просто беда – буквы не хотели сливаться. «Ну, прочитай!», – «Ма-а ма-а»… «Скажи первые две буквы вместе», – «Ма-а ма-а»… Долго у него это было, но со временем прошло.

Что-то я писала для них на доске. Почерк у меня был плохой, потому что я не училась в первом классе и не выводила предварительные палочки. Поэтому я рисовала линейки на доске и по ним выводила классические буквы. И почерк у меня исправился.

На зимних каникулах я приехала домой. А Шура мне говорит, что она видела директора школы в селе Бектышево, им нужна учительница, а условия там гораздо лучше и она мне советует после каникул ехать в Бектышево.

Я послушалась ее и поехала в Бектышево. Да, там было гораздо лучше. Я приехала в Бектышево в январе 1931 года на вторую половину учебного года. Школьное здание было одноэтажным, просторным и в нем были две 2-х комнатные квартиры для учителей. В одной квартире жил директор школы Василий Дмитриевич с женой, учительницей Анной Сергеевной и дочкой Сашей, а в другой 2-х комнатной квартире поселилась я. Мне дали учить второй класс.

На летние каникулы я уехала к папе в Иваново, и мы ездили с ним в Сухуми.

Вернулась после летних каникул, и перешла вместе с учениками в 3-й класс. Сельские ученики тогда были очень хорошие дети. Послушные, внимательные. Шалили по-детски, с ними было легко заниматься. Вот там, в неожиданной форме пригодилось мое пение. Когда Василий Дмитриевич и Анна Сергеевна узнали, что я пою, они сказали, чтобы я в своем классе ввела урок пения с голоса. Я отнеслась к этому сначала неуверенно, но оказалось, что все получается хорошо. Сначала дети записывали слова песен, а потом вместе со мной пели. Ребята любили эти уроки. Однажды я заметила во время пения странное явление, у всех детей – и мальчиков, и девочек что-то одинаковое есть в лицах – подняты немного неровно брови, сморщен лоб. Я догадалась и чуть не засмеялась на уроке. А когда урок кончился, побежала к себе домой, встала перед зеркалом и запела. Это у меня такое выражение лица и все дети делают так же, как я.

Василию Дмитриевичу и его жене очень нравилось, что в школе появилось пение. По двум большим праздникам – в день Октябрьской революции и 1-ого мая в школе проводили торжественное собрание всех учеников. Подготавливали художественную часть – она состояла, как всегда, в чтении стихов и постановке маленьких сцен. Но в тот год мы с учениками подготовили номер с пением и стихами – «Прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати…», в котором действовали еще и кулаки. Василий Дмитриевич был очень доволен.

Хочется рассказать, какой необычной была для меня весна того года. Я подружилась с учительницей Анной Сергеевной, которая была на 10 лет меня старше – мне было 16 лет, ей – 26. Нас объединяла любовь к природе. Мы с ней после уроков каждый день ходили гулять и замечали по мелочам, как идет весна. Вот идем по дороге и слышим, как под настом журчит ручеек, и день ото дня он журчит сильнее, мы это слышим и потом он вырывается наружу. Ивы и верба украшаются «барашками». Начинают зеленеть деревья, одни раньше, другие позже. Мне было дано счастье увидеть и почувствовать в прекрасных подробностях наступление весны. К тому же мне было 16 лет. Я ощутила всей душой точность и прелесть стихов Толстого Алексея Константиновича.

«То было раннею весной, Труба пастушья поутру,Трава едва всходила, Еще не пела звонко,Ручьи текли, не парил зной, И в завитках еще в бору.И зелень рощ сквозила. Был папоротник тонкий».

Вот эта «зелень рощ сквозила»! Я видела ее, смотрела без конца и не могла насмотреться. А стихи эти прекрасны до конца и трогают сердце, особенно если этот романс исполняет Елена Образцова. «О, лес! О, жизнь! О, солнца свет! О, свежий дух березы!»

Моя семья

Здесь я должна прерваться, чтобы рассказать о семье, в которой я родилась. Моя мама умерла в 1915 году в августе месяце, когда мне было полгода. Через год меня взяли на воспитание в семью папиного брата – к отцу Константину Снятиновскому. У папы осталось на руках пять детей – три сына Николай, Всеволод, Павел и две дочери Ольга и Нина. Папе одному, хоть и с прислугой, справиться с детьми было трудно, и ему надо было жениться. Нашлась добрая женщина Валентина Алексеевна, которая пошла на пятерых детей. Папа у меня был очень хороший человек, добрый, мягкий, наверно, поэтому Валентина Алексеевна и рискнула.

Федор Петрович Снятиновский с женой Валентиной Алексеевной Лебедевой и детьми: Николаем (сидит), Всеволодом, Ольгой, Павлом и Ниной.

Во Владимире, где они жили, к 1916—1917 годам положение ухудшилось, как и везде. Бойня, где папа служил ветеринарным врачом, перестала существовать. Папе надо было принимать важное решение – где жить. Шура и я мало, что знали о папе и его семье в эти годы. Переписка шла редкая. Знали только, что он с семьей сначала поехал на Украину, но обосновался окончательно на постоянное местожительство в городе Иванове. Папа работал на железной дороге ветеринарным врачом. Чтобы я знала, что у меня есть папа, братья и сестры, меня на лето отправляли к папе в Иваново. Первый раз меня отправили с попутчиком, мне, наверное, было лет двенадцать. Скучала я в Иванове очень, ведь в Переславле остались река, озеро, лес и мои подруги.

Папа, как мог, развлекал меня. Я ухаживала за двумя грядками с помидорами, которые были во дворе нашего большого дома. В этом доме у папы была квартира из двух комнат с альковом. Дом был двухэтажный, и в нём жило очень много семей. И был огород, поделенный между всеми семьями поровну. Папа учил меня, как ухаживать за помидорами. Ещё я ходила на дневные сеансы в кинотеатр, который был напротив нашего дома. Помню, смотрела фильм о прекрасной Елене и Троянской войне – мои первые сведения из древнегреческой мифологии. Иногда мы с папой ходили в гости к дяде Мише, пешком через весь город. Помню, что были у них в праздничный день, и я помогала тете Насте крутить мороженое. Во дворе кипел большой самовар, и стол был накрыт тоже во дворе.

Папа был добрый, хороший. Он, наверно, чувствовал свою вину, что отдал меня из семьи. Но я была счастлива в Переславле, где меня так любили и Шура, и мама, и я их очень любила.

Ездила я в Иваново каждое лето, но на более короткий срок. А вот когда я приехала к папе в 1931 г., работая уже учительницей, папа мне сказал, что у него есть право на бесплатный проезд по железной дороге на двоих и он предлагает мне поехать с ним в Сухуми. Я с радостью согласилась. Папа бывал в Сухуми и раньше. В свои студенческие годы он участвовал в революционном движении и был сослан в Сухуми на 2 года. Тогда это была глушь, дикий край.

Перед поездкой надо было хорошо продумать питание. Хлеб нигде не продавался. Валентина Алексеевна испекла нам белый хлеб, в форме большого кулича. Его должно было хватить на дорогу туда и обратно и на пребывание в Сухуми. Может быть, папа брал в запас что-нибудь еще, я не знаю. Овощи и фрукты покупали по дороге. Был август месяц. Везде огурцы и помидоры. А я помидоры не ела, наверное, когда была маленькая, попробовала зеленые помидоры, и меня от них отвернуло. Но другой еды не было, и папа всё уговаривал меня попробовать. И вот я отрезала кусочек помидора, посолила с обеих сторон и съела. Ничего со мной не случилось, только было очень солено. Лиха беда начало, за дорогу к помидорам я привыкла, но не полюбила. (Вот сейчас, когда я старая, так хочется съесть помидор, а нельзя, врачи не разрешают).

В Сухуми папа снял комнату на окраине города. И в первый же день утром мы пошли к морю. Море было спокойное, красивое, у моря я была впервые. Я пошла купаться, а папа остался на высоком берегу. И когда я поплыла, я испытала потрясение. По сравнению с речной водой в морской соленой плыть легко. Я хорошо плавала и с радостью поплыла. Вода была тихая, тихая. Солнышко светит. Так радостно плыть. Я вспомнила про папу. Оглянулась, а он стоит на берегу, такой маленький-маленький и отчаянно мне машет руками, чтобы я плыла обратно. Ну, что делать? Недовольная, я повернула обратно. «Ну, что ты мне махал руками, я хорошо держусь на воде!» – «Ты и так далеко заплыла. Я боялся, что вдруг появятся дельфины, будут с тобой играть, и ты напугаешься». Вот это верно. Я тогда про дельфинов ничего не читала и ничего не слышала. В тот раз в Сухуми я их не видела. Купаться ходила, но далеко не заплывала.